— Благодарю тебя, мой добрый брат,— сказал он, сгоняя улыбку.— Но возьми вот это за твою заботу.

Двигаясь неуклюже от смущения и неловкости, он прошел к решетке и опустил золотой в узкую щель. Уже отойдя, он услышал, как монета с тихим звоном провалилась в желоб, и следом — плохо скрываемый вздох облегчения.

— Иди с миром, сын мой,— уже в дверях усыпальницы услышал он бормотание монаха.— Да обрящешь ты то, что ищешь.

Морган вошел, закрыл за собой дверь и подождал, пока его глаза привыкнут к еще более тусклому освещению. Гробница святого Торина не представляла собой ничего особенного, Морган бывал в более внушительных и роскошных усыпальницах, построенных для более известных и почитаемых святых. Но здесь витала какая-то особая прелесть, покорившая Моргана.

Прежде всего, часовня вся была построена из дерева. Деревянными были стены и потолок, алтарная плита была выдолблена из гигантского дуба. Даже пол покрывали тонкие деревянные пластины разных оттенков, выложенные в строгом порядке, образующие крестообразный узор. Стены из необработанного дерева были украшены грубо вытесанными распятиями в человеческий рост. Высокий сводчатый потолок поддерживался такими же грубо обтесанными крестообразными балками.

Особенно же привлекла внимание Моргана алтарная часть часовни. Кто бы ни возвел эту стену позади алтаря, это, несомненно, был настоящий мастер, знавший все породы дерева, которые только могла дать его земля, и как их правильно расположить, и как соединить между собой. Мозаичные струи стекали с обеих сторон и позади распятия, словно навечно застывшие воды, символизируя ожидание вечной жизни. Статуя святого Торина, стоящая слева, была вырезана из цельной сучковатой ветви гигантского дуба. А распятие перед алтарем, напротив, было строгим и официальным — светлая фигура на темном дереве, руки, простертые по сторонам в виде буквы Т, запрокинутая голова, взгляд, направленный к небесам. Царь царей, а не страдающий на кресте человек.

Морган подумал, что ему не нравится это холодное изображение Бога. В нем не было человечности, и оно почти уничтожало то тепло, которое источали живые стены часовни. Даже голубоватое сияние неугасимых лампад и золотые огоньки свечей, поставленных паломниками, едва скрашивали холодное спокойствие, исходившее от Царя Небесного.

Морган смущенно окунул пальцы в сосуд со святой водой и перекрестился, пройдя по узкому нефу. Первое ощущение безмятежности, прошедшее после того, как он более внимательно осмотрел часовню, было теперь окончательно вытеснено чувством опасности. Ему явно не хватало клинка на боку и хотелось поскорее уйти из этого места.

Он задержался у столика в центре нефа, чтобы зажечь тонкую свечку, которую полагалось перенести в центр часовни и оставить у алтаря. Пока загорался фитиль, в его памяти вспыхнуло на мгновение другое пламя — пламя, которым горели на солнце волосы той женщины в карете. Свеча разгорелась, Морган почувствовал капли горячего воска на пальцах и направился к алтарю.

Алтарные врата были закрыты, и Морган, опустившись на одно колено, поклонился, коснувшись замка, висящего на входе в алтарь. Свечи, поставленные другими паломниками, мерцали на полочках позади алтарной ограды, перед образом святого. Морган стал подниматься, и в тот же миг замок со щелчком открылся. Он отдернул руку, почувствовав, что уколол тыльную сторону ладони обо что-то острое. На коже выступила капля крови. Он машинально поднес пораненную руку ко рту и, уже отходя от ограды, подумал, что там не должно быть ничего острого. Морган вернулся, все еще облизывая ранку, наклонился к замку, чтобы рассмотреть его внимательнее, как вдруг комната завертелась у него перед глазами. Не имея сил выпрямиться, он почувствовал, что его затягивает бешено кружащийся вихрь, смешавший все краски вокруг в одну.

«Мераша!» — пронзило его сознание.

Она, должно быть, была на замке ограды и, когда он поранил руку, попала ему в кровь. Хуже того, это было не просто помутнение разума от мераши, обычно поражающее Дерини,— его сознание столкнулось с чем-то другим, с какой-то нарастающей могущественной силой, затягивающей его в забвение.

Он упал на четвереньки, пытаясь еще противостоять ей и с ужасом осознавая, что уже поздно, что нападение было слишком неожиданным, а отрава слишком сильной.

Потом чья-то огромная рука потянулась к нему, заполняя собой всю комнату, заслоняя плывущий, дрожащий свет, клубящийся вокруг него.

Он хотел позвать Дункана, но боль уже поглотила его разум. В последний раз он попытался стряхнуть с себя эту зловещую, одолевающую его силу, но все было бесполезно. Казалось, его крики могут расколоть небесный свод, но незамутненной частью своего сознания он понимал, что и голос его поглощается этой силой.

Он чувствовал, как падает и беззвучно кричит, цепенея и проваливаясь в пустоту.

Потом настала тьма.

И забвение.

Глава XIII

«СПУСКАЯСЬ В ЧЕРТОГИ СМЕРТИ..» [15]

С тех пор как Морган четверть часа назад вошел в гробницу святого Торина, небо заметно потемнело. Во дворе не было никого, кроме Дункана. Сырой, гнетущий ветер шевелил его каштановые волосы и выдувал длинные пряди из хвоста вьючного пони прямо ему в лицо, пока он пытался оторвать от земли левую заднюю ногу животного. Наконец пони поднял ногу, и священник смог счистить грязь с его копыт кинжалом. Где-то за горизонтом прогремел гром, возвещая приближение новой грозы, и Дункан, не отрываясь от своего занятия, нетерпеливо посмотрел на часовню.

Что Аларик делает там так долго? Он вошел уже давно. Может быть, что-нибудь случилось?

Он отпустил ногу пони и спрятал кинжал в ножны. Это не похоже на Аларика — так долго копаться. Конечно, нельзя назвать его кузена безбожником, но проводить столько времени в никому не известной усыпальнице, когда гвиннедская курия собралась в полном составе, чтобы осудить их?

Дункан нахмурился и наклонился над мешком, навьюченным на пони, поглядывая поверх крупа животного на вход в часовню. Сняв кожаную шапочку, он вертел ее и теребил приколотый к ней знак Торина. Наверное, что-то не так. Что-то его там задержало.

Решительным жестом водворив шапку на место, Дункан пошел через двор. Потом он вернулся, решив отвязать коней на случай, если придется спасаться бегством, и снова направился к гробнице. Когда он вошел, за перегородкой послышалась какая-то возня, и тотчас раздался скрипучий голос монаха:

— Сюда нельзя входить с оружием. Ты это знаешь. Это священная земля.

Дункан нахмурился. Он вовсе не собирался нарушать местных обычаев, но и не решился бы остаться без оружия при теперешних обстоятельствах. Если Аларик в опасности, придется сражаться за двоих. Левая рука Дункана невольно потянулась к рукоятке меча.

— Я ищу того человека, который вошел сюда сразу после меня. Вы его не видели?

— Никто сюда не заходил с тех пор, как ты совершил поклонение,— последовал надменный ответ.— Ну что, ты сам расстанешься со своим оружием или мне позвать на помощь?

Дункан настороженно взглянул на перегородку. Все это казалось ему весьма подозрительным. Он осторожно спросил:

— Так вы уверяете меня, что не видели вошедшего сюда человека в коричневой шапочке и кожаном охотничьем костюме?

— Я же сказал тебе, здесь никого не было. А теперь уходи.

Дункан твердо сжал губы.

— А вы не думаете, что я и сам могу посмотреть? — холодно спросил он, приближаясь к двойным дверям и распахивая их.

Шагнув в усыпальницу и захлопнув за собой двери, он услышал возмущенный крик монаха, но ему было уже не до того. Особое, свойственное всем Дерини чутье сразу привело Дункана в середину нефа. Как и сказал монах, в маленькой часовне никого не было — сейчас, во всяком случае. Но куда же делся Аларик, если здесь всего один вход?

Приблизившись к ограде алтаря, Дункан внимательно осмотрелся, пытаясь понять, что здесь изменилось с момента его посещения. Ни одной свечи не прибавилось на полочке у алтаря, но одна, сломанная и раздавленная, лежала на полу возле ограды — ее он прежде не видел. А дверца — была ли закрыта дверца, когда он здесь был?