— Ну и разгулялось же у тебя сегодня воображение,—ласково упрекнул он Дункана, едва шевеля губами и продолжая осматривать двор,— жители Дхассы веками славятся своим умением обрабатывать дерево.

— Может быть,— отозвался Дункан.— И все же есть что-то жутковатое в этом месте, ты не находишь?

— Да только разве что ощущение святости,— ответил Морган, удостоив кузена долгим взглядом,— хотя здесь она чувствуется меньше, чем обычно в таких местах. Может быть, у тебя приступ угрызений совести недостойного священника?

Дункан тихонько фыркнул.

— Нет, ты просто невозможен: ну как тебе это пришло в голову? Тебе что, говорил об этом кто-нибудь?

— Да еще как часто,— с улыбкой подтвердил Морган. Он опять оглядел двор, проверяя, не привлекли ли они чье-нибудь чрезмерное внимание, и придвинулся ближе к Дункану, уже с серьезным лицом.— Кстати,— прошептал он, едва шевеля губами,— я еще не рассказал тебе о том, что меня так напугало прошлой ночью.

— А?

— Кажется, боковой алтарь в церкви Святого Неота был посвящен святому Камберу. В какой-то момент я даже испугался, что у меня опять видения.

Дункан с трудом удержался от желания оглянуться и уставился на родственника.

— И что же ты? — спросил он как можно тише.

— Я испугался крысы,— саркастически усмехнулся Морган.— По-видимому, у меня совсем расшатались нервы. Как видишь, ты не одинок.

Он присмотрелся к движению на дороге и толкнул Дункана в бок.

Из-за поворота показались всадники, и Моргана сразу удивило то, что они не мчались галопом, но ехали неторопливым шагом. На них были ливреи цветов королевского двора — голубого и белого, и пока Морган с Дунканом разглядывали всадников, за ними следом показалась еще пара, а за ней — еще и еще.

Они насчитали уже шесть пар всадников, когда из-за поворота появился небольшой экипаж. Окна кареты были завешены голубым, в нее была запряжена четверка лошадей, украшенных белыми и голубыми попонами и перьями. Одних только вооруженных всадников в ливреях, показавшихся на грязной дороге этим весенним утром, хватило бы, чтобы привлечь внимание паломников, но щегольской экипаж сразу затмил все предыдущие впечатления.

В Дхассу направлялась какая-то важная особа; учитывая нейтральное положение города, это было необычно.

Экипаж со всем эскортом был уже близко, когда из часовни воротился зашедший туда паломник с ярким значком на остроконечной кожаной шапочке. Так как Морган не двигался с места и не проявлял никакого желания войти следующим, Дункан отстегнул свой меч и проворно направился к входу — никто не имел права входить в гробницу святого Торина с оружием.

Всадники остановили коней почти рядом с конем Моргана. Когда они прошли мимо, он разглядел блеск батистовых плащей, услышал приглушенный звон кольчуг под этими плащами, бряцание шпор и оружия. Кони, запряженные в экипаж, были выше колен забрызганы грязью — Морган заметил это, как только они достигли ограды. Затем, въехав в лужу грязи всеми колесами, экипаж резко остановился, и кони больше не могли сдвинуть его с места.

Кучер взмахнул кнутом и закричал что-то, но не выругался, и это показалось Моргану странным. Двое всадников взялись за поводья ведущих лошадей и принялись тянуть их вперед, но безуспешно — экипаж как прилип.

Морган спрыгнул с ограды, на которой сидел, и внимательно осмотрел застрявшую карету, понимая, что сейчас ему придется помочь. Всадники в богатых ливреях не захотят пачкать руки — для этого всегда найдутся простолюдины, а герцог Корвинский как нельзя лучше подходил для этой роли — ведь сегодня он и был простолюдином. Что ему еще оставалось?

— Эй, вы, там! — позвал один из всадников, поворачивая коня к Моргану и другим паломникам и указывая кнутовищем на экипаж.— Идите сюда и помогите-ка вытащить карету ее милости!

Значит, в карете леди. Теперь понятно, почему кучер не обругал своих подопечных.

С почтительным поклоном Морган поспешил к карете и, упершись плечом в заднее колесо, нажал изо всех сил. Карета не шевельнулась. Другой путник уперся в колесо впереди Моргана и попытался толкнуть экипаж, в то время как остальные налегали с другой стороны.

— Когда я скажу,— крикнул кучеру всадник,— поддай лошадям кнута, а вы, мужики, толкайте. Ну, готовы?

Кучер кивнул и поднял кнут; Морган набрал полную грудь воздуха.

— Ну, поехали!

Морган и его сотоварищи налегли изо всех сил. Лошади рванулись — колеса дрогнули, и экипаж начал медленно выбираться из рытвины. Дав карете продвинуться на несколько футов вперед, кучер натянул вожжи. Всадник, возглавляющий эскорт, подъехал к Моргану и остальным паломникам.

— Ее милость благодарит всех вас,— произнес он, отдавая кнутом приветственный салют.

Морган и остальные путники поклонились.

— Ее милость сама хочет поблагодарить вас,— раздался из кареты нежный, мелодичный голос.

Морган увидел голубые глаза на бледном, утомленном лице несравненной красоты. Лицо это было окружено облаком великолепных золотисто-рыжих волос, ниспадающих на плечи как два языка пламени и оплетающих голову витой короной. Маленький носик был слегка вздернут, а округлые благородные губы были такого оттенка, что сравнить их по праву можно было лишь с розой.

Эти неправдоподобно голубые глаза некоторое время смотрели на него — достаточно долго, чтобы ее образ навсегда запечатлелся в его сознании. И только спустя несколько мгновений Морган пришел в себя настолько, чтобы отступить на шаг и отдать неуклюжий поклон. Вспомнив вдруг, что сейчас он не учтивый и блестящий лорд Аларик Морган, он вовремя изменил фразу, которую собирался произнести.

— Для Алана-охотника счастье служить вам, моя госпожа,— пробормотал он, пытаясь не встречаться с ней взглядом.

Глава эскорта кашлянул, подъехал и легко, но твердо коснулся концом кнутовища плеча Моргана.

— Довольно, охотник,— сказал он тоном человека, имеющего власть и не желающего ее утратить,— ее милость торопится.

— Конечно, добрый господин,— пробормотал Морган, пятясь от кареты, не в силах оторвать взгляда от леди.— Счастливого пути, моя госпожа!

Леди кивнула и стала снова задергивать занавески, как вдруг из окна высунулась маленькая взъерошенная рыжая головка и широко распахнутые глазенки уставились на Моргана. Леди покачала головой и что-то шепнула ребенку на ухо, затем улыбнулась Моргану, и они исчезли из виду. Морган тоже улыбнулся, но карета тронулась с места и двинулась дальше по дороге. Дункан вышел из часовни со значком Торина, приколотым к его охотничьей шапочке, и снова опоясал себя мечом. Со вздохом Морган вернулся к лошадям и избавился от меча, а потом решительным шагом двинулся через двор ко входу в усыпальницу.

Переступив порог, он оглядел резную ажурную решетку, прикрывающую все стены, прислушался к гулкому эху, сопровождавшему каждый его шаг по паркетному полу. На другом конце комнаты он увидел тяжелые резные двойные двери, ведущие в саму гробницу. Почувствовав справа, за перегородкой, чье-то присутствие, Морган посмотрел туда и поклонился.

Там был монах, который обычно находился в часовне,— и для того, чтобы исповедовать кающихся, желающих облегчить душу, и для того, чтобы наблюдать за порядком — в гробницу должен был входить только один паломник.

— Да благословит вас Бог, отец мой,— произнес Морган как можно более набожно.

— И тебя так же, и тебя,— ответил монах суровым шепотом.

Морган кивнул в знак признательности за благословение и двинулся к двойной двери. Уже положив руку на дверную ручку, он услышал, как монах зашевелился в своем деревянном закутке, и у него мелькнула мысль, что, возможно, что-то в нем привлекает внимание. Он оглянулся, надеясь, что не возбудил в монахе излишнего интереса к себе, тот в это время закашлялся.

— Не желаешь ли ты исповедоваться, сын мой,— проскрежетал в тишине его голос.

Морган покачал головой и опять шагнул к двери, но остановился и обернулся, задумчиво и настороженно глядя в сторону перегородки. О чем-то он, наверное, забыл. Легкая улыбка тронула уголки его губ, он полез к себе за пояс и вытащил оттуда небольшую золотую монетку.